Неточные совпадения
Еще в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о том, что здоровье брата Николая становится
хуже, но что он не хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил в Москву к брату и успел уговорить его посоветоваться с доктором и ехать на
воды за границу.
Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная,
худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин
воды, накрытый ломтем хлеба. Увидя меня, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало — не помню.
— Да,
воды много утекло! — сказал он. — Я не оставлю тебя так, я увезу тебя отсюда, сначала за границу, потом в деревню:
похудеешь немного, перестанешь хандрить, а там сыщем и дело…
Переправляться через Билимбе, пока не спадет
вода, нечего было и думать. Нет
худа без добра. Мы все нуждались в отдыхе; у мулов был измученный вид; надо было починить одежду и обувь, справить седла, почистить ружья. Кроме того, у нас начали иссякать запасы продовольствия.
— Моя думай, это место
худое, — отвечал он на мой вопрос. — Моя река ходи, хочу
вода бери — рыба ругается.
Китайцы избегают их, и, вероятно, не без основания: или земля здесь
плохая, или она затопляется
водой во время разливов Имана.
26 числа небо начало хмуриться. Порывистый ветер гнал тучи в густой туман. Это был
плохой признак. Ночью пошел дождь с ветром, который не прекращался подряд 3 суток. 28-го числа разразилась сильная буря с проливным дождем.
Вода стекала с гор стремительными потоками; реки переполнились и вышли из берегов; сообщение поста Ольги с соседними селениями прекратилось.
— Как его кричи! — сказал Дерсу. —
Худой люди! — Он вскочил и вылил горячую
воду на землю.
Мы ехали, не останавливаясь; жандарму велено было делать не менее двухсот верст в сутки. Это было бы сносно, но только не в начале апреля. Дорога местами была покрыта льдом, местами
водой и грязью; притом, подвигаясь к Сибири, она становилась
хуже и
хуже с каждой станцией.
Светловодная речка Неглинка, заключенная в трубу, из-за
плохой канализации стала клоакой нечистот, которые стекали в Москву-реку и заражали
воду.
Она даже
похудела с горя и ходила, как в
воду опущенная, и пряталась в своей комнатке от чужих.
Любовь Андреевна. Вторая моя печаль — Варя. Она привыкла рано вставать и работать, и теперь без труда она, как рыба без
воды.
Похудела, побледнела и плачет бедняжка…
Меня подвели к столу, и я тоже должен был пить водку, то есть спирт, наполовину разведенный
водой, и очень
плохой коньяк, и есть жесткое мясо, которое жарил и подавал к столу ссыльнокаторжный Хоменко, хохол с черными усами.
Домнушка сразу
похудела, сделалась молчаливой и ходила, как в
воду опущенная.
Зачем вы хвораете? Вам следует быть в полном смысле слова здоровым:, живя на деятельном поприще, нужны все силы. Я думаю, тайга должна прибавить здоровья; не
худо летом быть на воздухе и поездить верхом. Пейте холодную
воду, и все будет хорошо.
— Хуже-с,
хуже! — подхватил на это генерал. —
Воды эти разные только перемутили ее! Даже на характер ее как-то очень дурно подействовали, ужасно как стала раздражительна!
То же самое должно сказать и о горохах. И прежние мужицкие горохи были
плохие, и нынешние мужицкие горохи
плохие. Идеал гороха представлял собою крупный и полный помещичий горох, которого нынче нет, потому что помещик уехал на теплые
воды. Но идеал этот жив еще в народной памяти, и вот, под обаянием его, скупщик восклицает: «Нет нынче горохов! слаб стал народ!» Но погодите! имейте терпение! Придет Карл Иваныч и таких горохов представит, каких и во сне не снилось помещикам!
Слово за словом, купец видит, что шутки тут
плохие, хочь и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи, ну, и дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в
воде потыкали, и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам скажу, на угощенье, когда уж были мы все выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело было; верите ли, так обозлилась борода, что даже закоченел весь!
— Да, невозможно-с; степь ровная, дорог нет, и есть хочется… Три дня шел, ослабел не
хуже лиса, руками какую-то птицу поймал и сырую ее съел, а там опять голод, и
воды нет… Как идти?.. Так и упал, а они отыскали меня и взяли и подщетинили…
— Да; судите сами: огурцы сорок копеек десяток, поросенок два рубля, а кушанье все кондитерское — и не наешься досыта. Как не
похудеть! Не беспокойтесь, матушка, мы его поставим здесь на ноги, вылечим. Вы велите-ка заготовить побольше настойки березовой; я дам рецепт; мне от Прокофья Астафьича достался; да утром и вечером и давайте по рюмке или по две, и перед обедом хорошо; можно со святой
водой… у вас есть?
Нечистые спальни, грязные столовые,
плохая пища, отсутствие кипяченой
воды были всюду, как и до холеры.
— Она совершенно ни к чему не служит. Эта кружка полезна, потому что в нее можно влить
воды; этот карандаш полезен, потому что им можно всё записать, а тут женское лицо
хуже всех других лиц в натуре. Попробуйте нарисовать яблоко и положите тут же рядом настоящее яблоко — которое вы возьмете? Небось не ошибетесь. Вот к чему сводятся теперь все ваши теории, только что озарил их первый луч свободного исследования.
И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто в сравнении с главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он
худел и падал духом. Это было нечто такое, чего он уже более всего стыдился и о чем никак не хотел заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной, как маленький мальчик; а между тем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь во мне, как в
воде или в воздухе.
Он кидал во все стороны косенькие свои глазки, вежливенько улыбался, бил ладонями комаров и, не уставая, точил слова, а они текли, звеня, точно тонкая струйка
воды из
худого ведра.
Но всего страннее, что тот же самый человек, который съест за один прием то, чего какой-нибудь итальянец не скушает в целую неделю, в случае нужды готов удовольствоваться куском черного хлеба или небольшим сухарем и не поморщится, запивая его
плохой колодезной
водою.
Гришка сидел на корме челнока и, свесив смуглые
худые ноги свои через борт, болтал ими в
воде. Ваня сидел между тем в трюме, и наружу выглядывало только свежее, румяное личико его. Белокурая голова мальчика, освещенная палящими лучами полуденного солнца, казалась еще миловиднее и нежнее посреди черных, грубо высмоленных досок палубы.
— Тем
хуже… Но это не возражение… — сказала девушка и точно холодной
водой плеснула в лицо Ильи. Он опёрся руками о прилавок, нагнулся, точно хотел перепрыгнуть через него, и, встряхивая курчавой головой, обиженный ею, удивлённый её спокойствием, смотрел на неё несколько секунд молча. Её взгляд и неподвижное, уверенное лицо сдерживали его гнев, смущали его. Он чувствовал в ней что-то твёрдое, бесстрашное. И слова, нужные для возражения, не шли ему на язык.
— Нам здесь
хуже, чем в камнях, — объяснял Бубнов. — Под бойцом либо пан, либо пропал, а здесь как барка залезла на огрудок — проваландаешься дня три в воде-то. А тут еще перегрузка, чтобы ей пусто было!
— А как же, дедушко, по деревням люди божий маются еще
хуже нашего? — спрашивал Порша, любивший пополоскать свою требушину кипяченой
водой. — Там чай еще не объявился и самоваров не видывали…
—
Вода уйдет, да и бурлакам эти разгрузки нож вострой: в
воду лезут, а перегружать барку
хуже им смерти.
— Народ гнать на работу. Только отвернись — сейчас в кабак… Я вам говорю: разбойники и протоканальи! А всех
хуже наши каменские… Заберут задатки и в кабак, а там как хочешь и выворачивайся, хоть сам сталкивай барки в
воду да грузи!..
А тут это родство дальнее, десятая
вода на киселе, еще
хуже.
Наконец, сверкнула полоса
воды — это была река Мёша, не очень большая, но глубокая и чрезвычайно рыбная; по ней ходил довольно
плохой плот на веревке.
У каменных колодцев, где беспрерывно тонкой струйкой бежит и лепечет
вода, подолгу, часами, судачат о своих маленьких хозяйских делах
худые, темнолицые, большеглазые, длинноносые гречанки, так странно и трогательно похожие на изображение богородицы на старинных византийских иконах.
Однажды по приказанию отца я поехал один на «Добрую
Воду». В гостиной на диване рядом с дядею застал пожилого мужика в
худых лаптях и порванном кафтане.
Лодка у него
плохая была, маленькая и валкая, повернулся он в ней резко, зачерпнула она бортом, — и очутились мы оба в
воде. Не первый раз случилось это, и не испугался я. Вынырнул — вижу, Ларион рядом со мной плавает, трясёт головой и говорит...
К ночи Бубенчику стало
хуже: он лежал в жару и дышал неестественно — наберет в грудь много кислого, спиртного воздуха и, сложив губы трубкой, выпускает его тонкой струей, точно желая свистнуть и не имея сил. Часто требовал пить, но, глотнув
воды, отрицательно качал головою и, улыбаясь помутившимися глазками, шептал...
На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, — там, в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало…
вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных — то есть в мае месяце, и в самую ту минуту, как первый луч земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и
худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае.
Барин этот, отлучавшийся летом из Петербурга не иначе как куда-нибудь на
воды, за границу, конечно, и на этот раз предпочел бы чужие края скучной своей деревне, если б управляющий, собравшись наконец с духом, не решился доложить ему о
плохом состоянии финансов и вообще о постепенном уменьшении доходов с имений. Известие это, как следует, привело барина в глубокое огорчение.
Ефим минуту щурит свой глаз на рыболовов, затем снимает лапти, сбрасывает с плеч мешочек и снимает рубаху. Сбросить порты не хватает у него терпения, и он, перекрестясь, балансируя
худыми, темными руками, лезет в портах в
воду… Шагов пятьдесят он проходит по илистому дну, но затем пускается вплавь.
Стол стоял в простенке между окон, за ним сидело трое: Григорий и Матрёна с товаркой — пожилой, высокой и
худой женщиной с рябым лицом и добрыми серыми глазами. Звали её Фелицата Егоровна, она была девицей, дочерью коллежского асессора, и не могла пить чай на
воде из больничного куба, а всегда кипятила самовар свой собственный. Объявив всё это Орлову надорванным голосом, она гостеприимно предложила ему сесть под окном и дышать вволю «настоящим небесным воздухом», а затем куда-то исчезла.
Он часто разливал
воду или не слыхал резкого крика: «Мальчик,
воды», и все
худел, а на стриженой голове у него пошли нехорошие струпья.
Посетитель, рассматривавший в зеркало свою физиономию с тою обостренною внимательностью и интересом, какие являются только в парикмахерской, замечал, что у него на подбородке прибавился еще один угорь, и с неудовольствием отводил глаза, попадавшие прямо на
худую, маленькую ручонку, которая откуда-то со стороны протягивалась к подзеркальнику и ставила жестянку с горячей
водой.
Я ползу. Ноги волочатся, ослабевшие руки едва двигают неподвижное тело. До трупа сажени две, но для меня это больше — не больше, а
хуже — десятков верст. Все-таки нужно ползти. Горло горит, жжет, как огнем. Да и умрешь без
воды скорее. Все-таки, может быть…
Платонов. А-а-а…
Плохой лейб-медик ее превосходительства! Argentum nitrucum… aquae destillatae… [Ляпис… дистиллированной
воды (лат.).] Очень рад видеть, любезный! Здоров, сияет, блещет и пахнет!
— Нельзя, матушка, — перебила Манефа. — Никак нельзя
плохую послать к Самоквасовым. Девиц у меня теперь хоть и много, да ихнее дело гряды копать да
воду носить. Таких нельзя к Самоквасовым.
— Истинно так, матушка, — подтвердил Василий Борисыч. — Иначе его и понимать нельзя, как разбойником… Тут, матушка, пошли доноситься об нем слухи один другого
хуже… И про попа Егора, что в
воду посадил, и про золото, что с паломником Стуколовым под Калугой искал… Золото, как слышно, отводом только было, а они, слышь, поганым ремеслом занимались: фальшивы деньги ковали.
— Руки наложу на себя: камень на шею да в
воду, — сверкая очами, молвила Настя. — А не то еще
хуже наделаю! Замуж «уходом» уйду!.. За первого парня, что на глаза подвернется, будь он хоть барский!.. Погоней отобьешь — гулять зачну.
Рассаду и другие огородины «отливали
водой», которую таскали на себе в
худых ведрах бабы, а ребятишки в кувшинчиках; но «было не отлиться» — сушь «лубенила землю», и послышалось ужасное слово...
Берем приступом один мост, другой, потом третий… В одном месте увязли в грязь и едва не опрокинулись, в другом заупрямились лошади, а утки и чайки носятся над нами и точно смеются. По лицу Федора Павловича, по неторопливым движениям, по его молчанию вижу, что он не впервые так бьется, что бывает и
хуже, и что давно-давно уже привык он к невылазной грязи,
воде, холодному дождю. Недешево достается ему жизнь!